«Отлично! Я выздоровел!» - просыпается Санта в своем...
То есть, не то, чтобы в своем...
«А где это я?» - оглядывается он, чувствуя необыкновенный прилив сил и легкость.
«Я выздоровел, я здоров и снова молод!» - поет ему его тело, поэтому деду становится всё равно, куда и кто его отнес, главное, что всё отлично, все спят, все на месте, сон закончился, Бычок здоров, а Серхио ни за что не забудет про завтрак.
Немножко нелогично только, что он в номере, а не в каморке... «А, так каморка, небось, сгорела!» - внезапно приходит искрящая свежестью мысль, и Санта чешет затылок, пытаясь вспомнить, как он воспринял это известие. Вроде бы даже не горевал... Да и что ему терять: шапка на месте. Он ощупал рукой голову - приятный холодок металла привычно лег под пальцы, локаторы, шурупы, приемные раструбы и катушка обработки данных, - весь рельеф изделия услужливо отвечал тактильным ожиданиям.
«Жаль, зеркала нет в этом номере», - огляделся старик, не заприметив на стенах ничего, кроме лампы и какой-то невнятной картинки-пейзажа. Кровать мягкая, белая, одеяло пухлое, легкое, чистое. А он в гамашах и свитере, том самом, в котором заснул в день заезда этих ученых или кто они там. Разве не доказательство, что всё правильно?
«Где-то тут должен быть туалет. Там и будет зеркало», - решил Санта, встав с кровати, но в последний момент передумал открывать дверь в ванную комнату: что-то вдруг перехотелось ему разглядывать себя в зеркале. Он решил выглянуть в коридор, узнать, горит ли там свет, есть ли коридорный на этаже, мирно дремлющий на каком-нибудь настенном стульчике в своем козырном бордовом картузе.
И да, свет таки был, но какой-то угрюмый, будто без источника, а так просто: видно, потому что видно. Ничего страшного, в общем. Дверь напротив - с номерком 105, рядом - тоже...
«Ого себе коридорчик!» - оторопел старик, не видя конца этим дверям ни с той, ни с другой стороны. Где-то очень далеко было то, что можно было бы считать источником света, подсвечивающего пустынный коридор, будто окно какое-то, в которое луна светит. Дед вышел из номера и оглянулся. Слева такой же коридор с темнотой в конце.
«Странно. А где же коридорный... Холл, в конце концов?...»
«Это не может быть сном. Я не согласен. Мне здесь слишком нравится. Шапка моя, носки...» - загрустил он. - «Ну вас, пойду я дальше спать!» - решил он и зашел обратно.
Ну, точнее, открыл свою дверь. И вздохнул. Он всё еще был не согласен отпускать эту реальность: слишком уж он себе нравился в ней. Но она неумолимо пялилась в него голыми стенами и новой дверью. Только что здесь был совсем другой интерьер, было окно, его широкая мягкая кроватка. Смолл не терял самообладания. Он решил просто себе это всё как-нибудь объяснить.
«Не пойду я в эту дверь!» - упрямо нахмурился Клаус и снова вышел из номера. Теперь было темно. «Луну» закрыли. Куда идти теперь, Санта не предполагал. Он пошел направо, туда, где раньше была луна: вдруг включат снова. Цифры на дверях еле заметно поблескивали: глаз очень быстро привык к темноте. Почему-то казалось, что за всеми этими дверьми тоже никого нет. Но страшно не было: Смолл любил пустоту. А потом он вспомнил о потайном фонарике на своей шапке. Он включил его, и двери уже не показались ему такими нежилыми и неприветливыми.
«Вот и номер 111. Три единички. Красиво», - решил он и постучался. Дверь со скрипом отворилась от первого же прикосновения его узловатых костяшек, осталось только чуть подтолкнуть, чтобы войти. Ничего неожиданного. Снова дверь. Такая же. И такой же номер, как и его: метр стены в обоях и снова дверь. Но под этой дверью теперь тонкая полоска красного света.
Санта стучится, дверь открывается. Без скрипа и толчка - сама, будто растворяясь.
««Аптечка»? Но я здоров!.. Этому китобою разве что...» - сомневается старик, глядя на сияющий красным знак над новой дверью. «Если тут есть кто-нибудь, надо обязательно ему сказать, что я здоров. В первую очередь. Но лекарства - вещь нужная. На будущее и не мне. Там еще девочки, ребенок... Надо зайти. Полезно же», - приближается вплотную старик к двери. От нее уютно пахнет деревом и недавним ремонтом.
Смолл решил сделать это как можно незаметнее, подсмотреть разве что в тонкую щелочку: предыдущая же дверь не скрипела.

Страх вдруг куда-то исчез. Появилось какое-то смущение перед загадочными фигурами, маячившими впереди, но страх ушел бесследно. Девушка на какое-то время застыла на пороге, рассматривая убранство вагона. Здесь было красиво, но как-то не совсем уютно. «Как в гостях у бабушки Аделаиды, честное слово», подумала Бев, оглядывая маленькую елочку на одном из столиков.
Впереди маячили какие-то тени. Вроде как люди, но девушка никак не могла разглядеть их как следует. Что-то с ними было не так... Как странно. Что же здесь неправильно? Бев пыталась рассмотреть их с порога, но эта попытка не увенчалась успехом: тени словно расплывались, растворялись в полутьме, да еще этот дурацкий серпантин, свисающий с потолка и мешающий обзору. Нужно подойти ближе, только и всего. Жаль только, что здесь праздник, Рождество, все при параде, а она — в джинсах. Ну ничего, там, в чемодане, лежит платье, подходящее для подобного повода; в случае необходимости можно будет вернуться и переодеться.
Девушка неуверенно двинулась навстречу теням, прислушиваясь к их разговорам и пытаясь хоть что-нибудь понять. Мысли зацепились за имя мистера Смита, но девушка никак не могла вспомнить, где же она слышала о нем, причем совсем недавно. С этим именем было связано что-то очень важное... Что? А кто его знает. Не все ли равно? Есть хочется. А у этих теней, кажется, как раз ужин. Только... «Фу, ну и гадость», - невольно скривилась Бев, подойдя чуть ближе и рассмотрев лакомства теней повнимательнее. «Сервис в этом поезде так себе, скажу я вам, друзья мои.»
Ладно уж, обойдемся без ужина. Есть и гораздо более важные вопросы. Что это за контролер? Чего они так всполошились? Неужели все они — без билетов? Интересно, как же их тогда пропустили на поезд? Сердце Бев вдруг ухнуло куда-то вниз: у нее ведь тоже не было билета. Странно, конечно, как же она тогда тут оказалась? Для верности Бев еще раз пошарила по всем карманам — нет, никакого билета там уж точно не было. «И что сделает контролер? Оштрафует? Высадит с поезда? Невеселая перспективка», - заметила Бев, покосившись на бушующую ночь за окном. Наверное, нужно спросить у теней, они ведь наверняка должны знать.
Беверли подошла к теням совсем близко, и вдруг смутилась. Они все, как назло, замолчали. Это был вполне себе удобный момент, чтобы начать разговор, но как к ним обратиться, если их даже не рассмотреть толком? «Так, ладно, попробуем...»
-Извините, что вмешиваюсь, но... Вы не могли бы сказать мне, куда мы едем? - ее голос прозвучал вполне себе спокойно и уверенно. Хорошо. Только вот руки никак не могли найти себе места, а потому ежесекундно дергались, щелкая суставами пальцев.

«Она меня не услышала... Не услышала?" - Смолл в который уже раз проклинал себя за трусость и пытался хоть жестом, хоть пальцем как-нибудь дать о себе знать до того, как заговорят Эти... Но снова не успел, снова не решился на поступок, даже такой мизерный.
Он остался стоять посреди вагона и хлопать глазами, пока Беверли, повинуясь воле теней, садилась с ними рядом.
«Это ведь очень плохо, да? Что теперь с ней будет? Это ведь не означает, что она умрет?..» - едва не плакал старик.
И почему она не смотрит на него? Не видит?.. «А, может, еще и не слышит?.. а видят ли Они?.. Было бы здорово...»
Санта чуть оклемался и начал переминаться с ноги на ногу, когда Их главная подала снова свою шелестящую муть: если он невидимка, то вот сейчас они не обратят на него внимание! И будет здорово. Он сможет им всем тут такого Контролера заделать, что просто а-та-та!
Дедуля взбодрился, выпрямился и залихватски ухмыльнулся прежде, чем двинуться к столам и начать придумывать, какую именно диверсию он тут учинит. А потом было что-то про следующую станцию и следующий день («а сегодня вообще какое? не семнадцатое разве? Это сколько я тут?.. Эй! Да полно, я проснусь в любую секунду!»), и Смолл подошел к столу без всяких затей, просто чтобы ничего не упустить. Слова про Контролера он снова пропустил мимо ушей, фыркнув про себя чем-то вроде: «Ой, боюсь-боюсь, ага!»
И вот этого Они не простили...
«Черт... Это когда это я успел стать видимым?..» - дрогнуло внутри, но старик уже решил не сдаваться, тем более, что и для Беверли он тоже стал заметен: она повернула к нему голову весьма резко.
- Кто встревал посреди разговора, мисс?! - резко ответил он. У теней не было глаз, не было даже пустых прорезей тьмы, как у масок, некуда было смотреть, и Смолл смотрел на верхнюю половину чудища, посмевшего пугать его и девчонку. Смотрел озлобленно, как брошенный малыш, который не умеет разъяснить взрослым, как бесконечно жестоко они перед ним не правы.
- Я молчал! - наморщив нос прошипел он, обиженно обратив внимание на то, что Эти сразу его невзлюбили. «А за что, вообще! Я вообще молчу!»
- Не отчитывайте меня! Я вам не ребенок! И вообще, сгиньте от нас, быстро! Это мой сон, я прогоняю вас, ведьмы!
Но тени и не думали исчезать, они продолжили внушать ему что-то про манеры и про мысли, а Беверли здоровалась и спрашивала про самочувствие. Это что же? Он снова сказал это только в мыслях, «которые надо привести в порядок»?.. «ей-богу?»..
«Они правда это сказали?... Чертовы богохульники! Ненавижу...»
Смолл растерянно перевел взгляд на блондинку, а она улыбалась... Чему? Может, он снова стал невидимым? Или видимым частично? Только привычной, осточертевшей до безобразия, приросшей к душе намертво своей стороной?
«Они сбросят нас в Никуда, эти ведьмы, как... Как Смита?»

Тени возмущенно зашелестели, и Бев невольно вжалась в стул. Они раскачивались, они стучали, они скандировали, они росли, раздувались и вытягивались. Бев почувствовала, как по коже побежали мурашки. Это напоминало какой-то безумный танец дикарей из неведомого племени. Ритуальный танец перед тем, как принести жертву своим богам, таким же сумасшедшим, как и их последователи.
Только одна Тень оставалась спокойной - та, Главная, которая до этого беседовала с Бев. Однако, Бев чувствовала, что именно Она правит балом. Если Она захочет, остальные Тени набросятся на бедного Смолла и на нее, на Беверли. И что теперь? Оставаться с Ней или уйти со стариком?
-Извините меня, мм... - Бев замялась, не зная, как лучше обратиться к Главной, и решила остановиться на чем-то нейтральном, - мэм, но, если Вы не возражаете, я хотела бы уйти с мистером Смоллом. - И встала из-за стола, отходя к старику. Ибо оставаться здесь,  впитывать этот гнилой запах в одежду, в кожу, в волосы и смотреть на этих древних безумцев, раскачивающихся, как последователи какого-то культа - нет, это выше, выше ее сил...

- Маяк! Скоро мы проедем Маяк! - и Тени начали изменяться, трансформироваться, покрываться какими-то отростками. Бев, как зачарованная, с ужасом наблюдала за этими изменениями, не в силах отвести от них взгляд. "Если мы выберемся отсюда живыми, это будет настоящее чудо", мелькнуло у нее, и она непроизвольно сделала еще один шаг назад, к Смоллу. Гнилой запах здесь чувствовался слабее, но она по-прежнему не могла нормально вздохнуть. И не сможет, пока находится в одном купе с Тенями, ибо одно их присутствие словно сжимало легкие. Но она ведь была не одна, с ней был Смолл, старый, слабый, но живой. Его плечо было совсем  рядом, и оно было таким нормальным, человеческим и живым, и это успокаивало - то, что она не одна здесь, с этими древними созданиями.
Впрочем, все они  словно забыли о людях, находящихся здесь. Все их внимание было поглощено алым светом, видневшимся впереди, среди беспроглядной тьмы. Это был их со Смоллом шанс - уйти отсюда, пока Тени на них не смотрят, пока они раскачиваются в своем безумном ритме и не сводят глаз с этого странного света. Нужно уйти отсюда, пока не поздно...
Но что же там за Маяк? Как может Маяк провести к Рождеству?

Скорость состава увеличивалась, а с ней увеличивалась и уверенность, что вот сейчас их разорвет на части каким-нибудь глобальным взрывом. Сейчас или в следующую секунду, или через одну, не важно когда, но обязательно.
Смоллу не жалко было умирать. Ну умрет он, наконец-то, наконец-то закончатся его дикие несостыковки с совестью. Ад так ад, чего уж тут. Но вот что касается белокурой молодой (да что там - совсем юной) красавицы - этого никак не хотелось допустить. Санта проникся небывалым трепетом, когда Беверли повернулась к нему с совершенно очевидной просьбой.
«Как бы ее спасти? Скорость теперь уже очень большая, в окно не выкинуть...» - успел, кивая, подумать Смолл прежде, чем его подбросило в воздух и опрокинуло на костлявый зад.
- Ммм, больно, - прохрипел старик, услышав в районе копчика какой-то нездоровый хруст. Беверли удержалась за край стола. Но старик не успел подумать, что это хорошо: в ушах засвербило, загудело, заверещало так, будто он вдруг оказался связанным шеей на рельсах, открыл глаза и увидел отчаянно, но бесполезно тормозящий острый нос локомотива в нескольких метрах от себя. Всегда в такие моменты жалко машиниста. Из шума вычленялись только отделенные друг от друга звуки, которые стремились сложиться в какие-то слова, но сознание Смолла не собиралось подчиняться их воле, оно занималось анализом природы этого сна. Он хочет что-то навязать ему? Какой-то ужас? Перед чем? Перед тем, что он может никогда из него не вылезти, не вырваться по своему желанию? Ведь вот уже сколько раз он пытался, почему же не вышло? Не любопытство же все еще удерживает его здесь? «А может, это какое-то снотворное? Почему сон такой властный, такой вязкий?» - узким холодком проникали в голову безответно-риторические вопросы, освежая остальные чувства от проникающего повсюду состояния всеобщей паники.
Бев снова вернула его к реальности навязчивого сна. И в нем уже визжали, выли и рычали нечеловеческими голосами какие-то разбивающиеся о тамбур жертвы из соседнего вагона. Смолл, наконец, разобрал похожее на анаграмму требование.
«А, так вот он кто, контролер ваш. И правда страшко...» Бев запаниковала, она что-то кричала ему слишком сипло или неразборчиво из-за воплей повсюду, у нее лились из распахнутых в ужасе глаза слезы, которых она, конечно, не замечала, и сердце Смолла дрогнуло: неужели я так и не смогу никого спасти. Никогда. Что это за рок-то такой издевательский? Даже во сне...
Вот она поднимает его на ноги, вот она, а не он, берет на себя роль спасателя. Да бросила бы уже что ли. К чему трепыхаться? Бабочки вон и те - сами летят к смерти.
«Просто представь, что это радость. Как бабочка. Представь, что мы пытаемся спастись от счастья. А оно неминуемыми шагами приближается к нам, чтоб одарить нас своим благословением,» - хочет сказать Смолл, пока Беверли умоляет каких-то неопределимых людей в переднем вагоне открыть им дверь, ведь у нее не получается почему-то.
- Это лишь сон, сон, Бев. - разворачивает он ее к себе за плечи. Тени пролетают между ними, под ними, над ними и вокруг них. Только воздух от них становится все прохладнее. Теперь они не указывают им что делать. Не надо быть тенью, Беверли. - А сон означает совсем не то, что показывает.
Голос Смолла спокойный, он не орет, чтобы перекричать визг стихий и существ и скрежет разрываемого металла. Он просто смирился с тем, что ни на что не годен, и девушку он никогда, ну просто никогда не сможет спасти. Никакую девушку. В этом и есть суть его предназначения - быть трусом и сдохнуть от презрения к себе.
Пусть даже во сне.
- К-О-Н-Е-Ч-Н-А-Я----С-Т-А-Н-Ц-И-Я! - К-О-Н-Е-Ч-Н-А-Я----С-Т-А-Н-Ц-И-Я! - поменялись звуки, и вагон, в который ломилась Беверли и в который просочились почти все тени из их вагона, вдруг начал отрываться от состава. Всё. Некуда было бежать. Некого просить развернуть поезд. Оставалось лишь то, что сзади и ускоряющаяся неизбежность алой пустоты впереди.
Ладно...
Старик оторвал беснующуюся в ужасе девушку от двери и прижал ее к себе.
- Всё будет хорошо, девочка.
Теперь он был лицом к этому нечту, требующему билеты у пассажиров, не по своему выбору оказавшихся в этом поезде.
- П-Р-Е-Д-Ъ-Я-В-И-Т-Е----Б-И-Л-Е-Т! - и Смолл, будто воткнутый спиной в холодную дверь к несуществующему уже вагону, медленно, но верно поднимает взгляд. Он наелся страха, больше не лезет.